Хозяйственная разруха проявляется в набирающей темп инфляции, ее перерастании из подавленной (когда удерживаются законные цены, но нарастают дефициты и вынужденные сбережения) в открытую (гонка цен и номинальных доходов) форму. Многие, включая и специалистов, склонны приписать наблюдаемые явления «вопиющей некомпетентности и безответственности руководства финансовых органов». От упреков в безответственности защитить Минфин трудно: государственный казначей не просто счетовод, подбивающий итоги доходов и расходов; как государственный человек он должен бить в набат и трубить о непомерности державных трат. Все же за финансовыми неурядицами стоят реальные структурные диспропорции, в которых виноват не Минфин, во всяком случае, не только Минфин.
Источник инфляции — работы и услуги, которые надлежит оплатить, но которые не воплощаются во что-либо, на что потребитель мог бы потратить свои деньги. Это не только вооружения, космос, управление и т. п., но и многие вполне мирные и, по-видимому, полезные занятия.
Взять хотя бы уголь, который так обеспокоил общество во время забастовок 1989 г. Его добывается более 750 млн. т в год. Кое-что сгорает в отвалах, дожидаясь отгрузки, но, допустим, подвижного состава хватило. Уголек насыпают с верхом в открытые полувагоны или на платформы и в перегруженных поездах с ветерком — к месту назначения. От чрезмерной нагрузки изнашивается путь, процентов 10 груза выдувается и просыпается, засоряя придорожные поля. Зимой и того лучше: влажный уголь смерзается в монолит, и его приходится вторично отбойным молотком добывать из вагона. Тарахтит воздуходувка, призывая к трудовому героизму еще и нефтяников, трещат вагоны, подчеркивая народнохозяйственную незаменимость вагоноремонтников. Все при деле, все надрывно трудятся, а результат наполовину состоит только в том, чтобы оправдать излишнюю работу— свою и смежника.
Хорошо, из угля выжгли кокс, получили чугун, выплавили 160 млн. т стали. Эту невообразимую груду железа надо теперь перемолоть в машиноподобный хлам, который рассеивается по всей стране, так что окрашенный этот лом уже и не собрать. В мартеновской шихте лома у нас меньше четверти, тогда как в ГДР было больше 70 %. Опять нужен чугун, значит — кокс, значит — уголь. А в полях и лесах через каждые два шага спотыкаешься о моток проволоки или колесный диск. Ржавым железом захламлены берега рек и даже арктическое побережье.
Как-то еще в пору, когда боролись за семейный подряд на селе, по телевизору выступал эстонский фермер. Он сказал, что не покупает новых орудий и машин, а ищет списанные, потому что и те и другие надо сначала отремонтировать. Так же поступают и руководители хозяйств: они достают к уборке два комбайна, чтобы, разобрав их на запасные части, восстановить три прошлогодних. Спрашивается, чем было бы плохо, если бы объем сельхозмашиностроения сократился на 2/3 и в этой пропорции готовая продукция была замещена запчастями и ремонтными материалами? Крестьяне почувствуют только облегчение: ведь эффективность их труда зависит от размеров (уже достаточных) и дееспособности машинных парков, а не от валовых объемов деятельности сельхозмашиностроения.